Тёмное, золотистое


Дождь нестерпим. Если предположить, что у дождей есть характер, то этот конкретный – безграничный пессимист, причём ещё и заражающий своим дурным настроением окружающих. И самое отвратительное – если от подобного человека можно уйти, то от дождя не скрыться, даже если наглухо завесить окно: тонкими прозрачными змеями он вползает в сознание и внушает такие мысли, что впору выть на невидимую луну или кидаться на стены.
Джой Корд зажигает свет. Полыхает, потрескивая, огонь в камине, надёжно и ровно горит лампа под рыжим абажуром, трепещет пламя причудливых свеч – словом, дождь выжигается из дома всеми доступными методами.
- Антонин, у меня от вас уже голова кружится, - сообщает девчонка, зажмурившись и тряхнув головой.
- Я так чертовски хорош?
- Вы так чертовски быстро ходите. И не льстите себе: выглядите вы – краше в гроб кладут.
Долохов раздражённо передёргивает плечами и продолжает мерить шагами комнату. Вид у него действительно не лучший – тёмные круги под лихорадочно блестящими глазами, восковая бледность, судорожно сжатые кулаки. Джой кажется – стоит дотронуться до него сейчас, и она получит удар током.
Честно говоря, ей уже жаль, что она предложила ему остаться. Собак снова пришлось выставить из комнаты, поскольку с Антонином у них возникло взаимное непонимание: они решили, что он хочет с ними играть, а он – что они лезут ему под ноги специально для того, чтобы можно было сорвать на них злость.
И вот они спасены, а слизеринка прикидывает, не начать ли ей опасаться уже за свою собственную жизнь.
- Сядьте вы уже, - всё же храбро требует она, поймав учителя за руку.
Алмазный британец неожиданно покладисто опускается на диван. Его бьёт крупная дрожь, и Джой, по своей кошачьей привычке прижавшись к нему, чувствует, как болезненно напряжены его мускулы.
- Интересно, - Долохов обвивает рукой талию ученицы и прижимает её к себе так сильно, что она прикусывает губу, чтобы не вскрикнуть. - Вот вы вроде бы не совсем безвольны и не слишком-то меня боитесь… честно говоря, я подозреваю, что в последнее время вы вообще последний страх потеряли. Так почему вы всё мне позволяете?
- Вы сейчас задали серьёзный вопрос и хотите услышать серьёзный ответ? – недоверчиво уточняет девчонка, глядя на Антонина снизу вверх.
- В точку.
- Тогда - потому, что я вам нужна. Не сердитесь.
- Вы – мне? Что за фантазии? – рассеянно.
- Не сочтите за уход от ответа, но… вы мне рёбра сломаете…
Алмазный британец слегка ослабляет хватку. Ему чудится музыка – музыка, которую он хотел бы сейчас играть: растворяющая стены тьма, вибрирующая, нервная, живая, тянущая мучимую беспокойством душу куда-то вниз, в водоворот из обрывков фраз и полузнакомых лиц. Мелодия-болезнь, мелодия-кинжал.
Тени бродят по комнате, обходя пятна света, тени сужают круг, и Долохов с лёгкостью провалился бы в этот кошмар наяву, если бы не чувствовал на себе тревожный взгляд орехово-карих глаз.
- Вы всё-таки постарайтесь, чтобы дело обошлось без пыток, ладно?
- Сделаю всё от меня зависящее. Но, по-моему, кто-то действительно уходит от ответа.
- Что, так очевидно получилось? – на лице Джой появляется забавно досадливая гримаска.
- Не то слово.
- Ну хорошо… - она вздыхает. – На самом деле всё предельно просто: вам есть, куда идти, вам не одиноко и вам есть на кого проецировать свои безумные идеи о реинкарнациях.
- Это просто удивительно, до чего же вам нравится приписывать людям слабости, которых у них нет, - Антонин страдальчески сводит брови. – Задай поэту любой вопрос, и ты тут же получишь в ответ какую-нибудь возвышенную общечеловеческую чепуху. Вы просто в бешенство меня этим приводите.
А про себя он соглашается. Да, она ему нужна. Нет, не так: он к ней привык. Как к инъекциям морфия – почти такой же обезболивающий эффект, а завязать с привычкой, если понадобится, будет намного проще.
Девчонка молча выворачивается из его объятий и перебирается в кресло. Её, в отличие от учителя, приводит в бешенство его полная неспособность реагировать по-человечески.
Он хочет отобрать у меня всё, остаться единственным, кто будет мне близок и понятен. Его гипертрофированное собственничество уже не удивляет, но что за поразительная самоуверенность – думать, что получишь всё, не отдавая ничего взамен?
Долохов, окружённый беспощадными, видимыми только им тенями, не сводит воспалённого взгляда с тонкого, светлого силуэта ученицы.
- Ангел мой, а когда у нас пьянка по случаю вашего дня рождения?
- Первого числа. И напиваться я вам не позволю, - слизеринка надменно складывает руки.
- Интересно, как бы вам это удалось. Но - увы. Меня не будет.
- Ах, ну да, - кивает Джой, - здесь ведь будут люди, а вы не можете показаться перед людьми в столь плачевном виде.
- Да, если угодно, - в вежливом голосе Антонина явственно проступает желание придушить кого-то маленького и ехидного.
- Понимаю, - девчонка, не обращая никакого внимания на эти интонации, прихлёбывает остывший чай. – Всегда было дико любопытно, где вы умудрились подцепить эту маггловскую дрянь.
- У маггла, что характерно, - лаконично отзывается алмазный британец.
У чертовски говорливого маггла, прибавляет он про себя. Кажется, всё время нашего невольного знакомства – это один длинный непрерывный его монолог.

- Так-так-так, вот это новости. Ну и что мы разлеглись у меня на пороге? В лесу заблудился, что ли, путешественник?.. Э, приятель, да ты мне все ступеньки кровью изгваздал… так, давай-ка подниматься, потихоньку, вот так. Осторожней. Ты везучий, парень, свалился около дома человека с медицинским образованием. Ну ладно, не будем кривить душой, выбора у тебя не было – других домов тут и в помине нет. Садись давай, не виси на мне, я уже старый – такие тяжести выдерживать. Эк тебя трясёт-то. Нет, так мы с тобой каши не сварим… потерпи минутку, где-то тут он у меня был… что значит «что это»? Шприца никогда не видел? Ну что сказать, могу тебе только позавидовать, приятель, но вот и настал твой светлый день знакомства с ним. Не дёргайся, не красна девица. Вот и славно. Ну что, полегчало? То-то же. Морфий творит чудеса. Так, теперь всё-таки посмотрим, что у тебя там так кровоточит… одежду твою мне придётся разрезать, уж не обессудь. Да никуда я не дену этот кусок дерева, раз он тебе дорог, как память. Что я, враг себе – противоречить человеку в шоковом состоянии?.. Ох, ну ничего себе… кто это тебя так? Брат? Вы что, семья итальянских мафиози? Нет, серьёзно, что произошло? Жена умерла?.. Ох, дела, приятель. То-то я смотрю – ты не в себе… Ладно, потом поговорим. Сейчас мне надо всё это промыть и заштопать. Да, именно это я и сказал, заштопать. Извини, наложением рук не лечу. Больно ты требовательный для полумёртвого! Вот и буду делать, что хочу, и не сомневайся. Ишь, оттаял под морфием-то. Скоро эффект пройдёт, станет как было. Это я тебя заранее предупреждаю.

Это было самой страшной перспективой – «станет как было».

Дождь подстроился под стук крови висках и бьёт, бьёт по черепице – яростно и упрямо. Дрожащие отблески пламени причудливо и зловеще освещают осунувшееся лицо Антонина Долохова, делая его похожим на демона, вышедшего прямиком из бездны.
- Что вы потом с ним сделали? – вопрос ученицы останавливает его погружение в полубред.
- Заклинание Забвения, - нараспев декламирует алмазный британец. - Удобно, надёжно и совсем не больно. Что вы хотите на день рождения, ангел мой?
- Свободу, надежду и перспективы, - не раздумывая, отвечает Джой Корд.
- А из области вероятного?
- Ваш медальон.
Долохов машинально заправляет цепочку под воротник рубашки.
- Знаешь, ты умеешь на корню уничтожить любое благое устремление. Ещё одна такая попытка, и я пас.
- Что, нет? Ну тогда мне ничего от вас не надо, - она пожимает плечами.
- Ты что, серьёзно? Зачем он тебе? – говорить Антонин ещё в состоянии, а вот воспринимать какой-то скрытый подтекст – уже нет; его нервные пальцы комкают край пледа, брошенного ему ученицей.
- Неважно. Я знала, что вы откажетесь. Но попробовать всё же стоило.
Багровые круги перед внутренним взором, колючая нить тонкой скрипичной мелодии на фоне вязкого, томного, ласкового звучания виолончели. Сонм теней завладел воздухом, не вдохнуть; жар неизбывной тяжестью копится внутри, и всё назойливее впивается в сердце игла холода. В круге рыжего света – тоненькая девушка в белом, её короткие растрёпанные волосы не закрывают трогательно-беззащитной шеи; склонённый профиль по-детски ясен и слегка печален. Потусторонне-нежный призрак в персональном душном аду.
Долохову хочется держать её при себе, но ещё больше ему хочется, чтобы она ушла.
- Уже поздно. Иди спать.
- С вашего позволения, сейчас девять вечера.
- С моего позволения, сейчас поздно, и вы отправляетесь в спальню, - с нажимом повторяет алмазный британец.
Джой улыбается – мягко и задумчиво.
- Вот не помню, кто это сказал, что для того, чтобы показать слабость, нужна большая сила? – риторически спрашивает она, поднимаясь.
- Какой-то идиот.
Всё с вами как-то нескладно, Антонин. Да и я, в общем, хороша, надо же – потребовать отдать мне ваше прошлое. Как будто мне нужна подобная ноша… но, видит Мерлин, это было так заманчиво – почувствовать себя той, первой.
…Что-то этот дождь меня просто убивает.
- Вы обещаете, что переживёте эту ночь?
- Этот мир так просто от меня не отделается, - ухмыляется злонасмешник. - Вы – тоже.
Девчонка кивает (это так на него похоже – выжить просто назло) и прикрывает за собой дверь в спальню, позволяя Наставнику сделать, наконец, то, чего он не мог позволить себе в её присутствии – упасть и вцепиться зубами в ткань подушки, приглушая стон.
Джой Корд садится на кровать и вздыхает. Всё как-то нескладно.