И вот этот день настал –
На сей Раз, мы покинуты.
Больше нет времени,
Жизнь нас оставит,
Мы покинуты,
Последние из нашего рода. ©
Forsaken (THE SILENT FORCE) – 2004
WITHIN TEMPTATION
Pale (Слабость)




Джинни чуть не упала в обморок от услышанного, но Молли успела поддержать дочь, а потом Билл подхватил ее и отнес в дом. Тут девушка заметила, что на столе, который служил не только обеденным, но и рабочим — они с Гермионой ставили на него котлы, в которых варили зелья, — огромный букет багровых, почти чёрных, бархатных роз.

Гермиона тут же принялась обмахивать Джинни платком и успокаивать.

— Всё хорошо, моя дорогая, — утешала ее подруга, но Джинни видела, что большие карие глаза Гермионы полны слёз. — Нас не выгоняют пока что.

— Тогда зачем приезжали? — Джинни, пересилив ужасную головную боль, встала со старого, продавленного дивана. — Что им нужно было?

— Дорогая моя, — прошептала сидевшая возле дочери Молли. — Мистер Малфой приезжал сюда с предложением. Мы можем от него отказаться. Слышишь, моя хорошая, — она терла глаза — душили слёзы, — отказаться.

— Мама, что ему было нужно? — Джинни уже пришла в себя, к ней вернулись ее обычные хладнокровие и мужество, а с ними и способность здраво оценивать происходящее. «Цветы? Зачем и откуда эти цветы?». — Кто привёз букет?

— Малфой, — тихо сказала Гермиона, протянув Джинни стакан воды. — Цветы привёз Малфой. Для тебя.

«Какой такое "предложение" сделал Малфой?». Эту мысль она произнесла вслух. И все присутствовавшие в комнате замерли и растерялись.
— Ну, говорите же! Хоть кто-то мне скажет, что он требует за то, чтобы мы могли жить здесь? — сейчас маленькая Джинни была очень сердита, а значит, ей лучше не перечить.
— Люциус Малфой, — тихо проговорила Молли, — приезжал с предложением руки и сердца.

— Очень смешно, мама, — Джинни, чтобы отвлечься, принялась раскладывать на столе собранные травы. — Сейчас не время, — Молли подошла к дочери и очень осторожно взяла ее за руку. — Мама?

— Это не шутка, Джин, — женщина указала на цветы. — Это — для тебя. И еще, он дал тебе время на размышления — два дня.

— О, — Джини уронила пучок трав. — Мама!

— Он сказал сначала, что решил поднять аренду на землю и дом, — сказал Билл, увидев, что мать залилась слезами и была не способно что-либо рассказывать. — Но потом, вдоволь налюбовавшись, как живёт наша семья и покривлявшись в знак глубокого презрения, сказал «Ах да... — и достал этот букет. — Всё можно решить дружественно, в знак нашего с вами дальнего родства. Миссис Уизли, я прибыл сюда не обсуждать с вами размеры платы за землю и дом, я прибыл в этот дом... — ты бы слышала, как он произнёс это слово, словно выплюнул, — ...просить руки вашей дочери, Джиневры Уизли». Знаешь, сестрёнка, он ухмыльнулся, поэтому я очень настаиваю: не соглашайся, он убьёт тебя. — Билл попытался обнять девушку, но та отстранилась, хотя немного погладила его по плечу. — А потом он положил на стол цветы и продолжил: «Эти цветы для неё. Я не хочу отрывать её от дел, которыми она, вне сомнения, занята ради своего семейства. Передайте их и скажите, что я жду её ответа через два дня, — желательно, в ваших же интересах, — чтобы он был положительным. Знаете, для меня 400 галеонов — не деньги».

Джинни упёрлась тонкими руками в грубую поверхность стола. 400 галеонов — аренда за год на землю и дом. А если он поднимет цену, то будет не меньше 800 галеонов, а то и больше. Едва ли заработок Билла и близнецов покроет эти затраты, а ведь нужно ещё чем-то топить зимой печь, хоть раз в два дня, покупать хоть какую-то одежду и еду.

— Мы можем снимать квартиру в Косой аллее, либо ещё где-то, — Молли успокоилась и теперь пыталась доказать дочери, что та не обязана продавать себя. — Я могу пойти работать.

— Мама, милая мама! — Джинни подошла к матери и порывисто обняла ее. — Ты — работать? Да ты что? — А ведь и маме нужно было покупать очень дорогие лекарства. — Ты же нездорова. Даже не думай об этом.

— Джинни, — сказала, наконец, Гермиона, — я готова пойти в гетто, на каторжные работы, куда угодно, но ты не должна жертвовать собой ради нас.

Джинни удивленно посмотрела на подругу. Неужели Гермиона думала, она — меньшая жертва, чем сама Джинни?

«Ничего, — решила для себя младшая Уизли, — я — стойкая, сильная. Я пережила смерть любимого, братьев, пережить и то, что сделали с отцом. В конце концов — предательство старшего брата Перси. Я ведь думала, что сойду с ума, а не сошла, даже научилась управлять домом, всеми делами. Мама больше не могла быть главной женщиной, а Гермиона… Ее нельзя из дому выпускать. У нее отобрали даже палочку».

Джинни посмотрела на близких: все молчали. Затем — вернулась к своему занятию: ловкими, привычными движениями девушка связывала пучки трав. Молли попыталась помогать ей, но Джинни движением руки показала, что не нужна ей помощь. Гермиона заставила близнецов, Билла и Молли уйти, оставив Джинни один на один с ее невеселыми мыслями.

Пучки трав ложились ровными рядами, слёзы скатывались на подбородок, розы увядали на столе. В какой-то момент девушка подхватила их и крепко сжала черенки в руке. Шипы тут же впились в кожу. Хотя она и работала с землей, но руки у неё были восхитительно нежными и — от трав — душистыми и мягкими. Разжав руку и выпустив тяжёлые цветы, она с каким-то неясным ощущением внутри увидела крупные алые капли крови на ладони.

Это вызвало полуусмешку-полуулыбку на её губах.

* * *

Из дому Джинни Уизли вышла часов в девять утра. Солнце уже ощутимо припекало, и девушка медленно шла по длинной, казалось, нескончаемой дороге, от места трансгрессии до начала неровного ряда магазинов и лавочек Косой аллеи и перпендикулярных ей переулков.

Около десяти, когда Джинни всё-таки добралась до торговой улицы, солнце уже нещадно палило. Соломенная шляпка, которая служила ей одновременно и зонтом, так как надевалась и под дождь, едва создавала хоть какую-то тень от солнца. Солнечные очки — такое удобное изобретение маглов — были под запретом, как и магловская одежда. Так что девушка подметала пыльные тротуары длинной юбкой коричневого платья.

Травник купил всю собранную Джинни зелень. Но вырученных денег все равно было меньше, чем рассчитывала Джиневра. Этой суммы едва хватило, чтобы заплатить налог на кровь, за Гермиону. Драгоценная квитанция тут же была спрятана под платье, в майку. Она боялась положить её в сумочку, тем более — в корзину, если украдут оставшиеся сикли из кошелька, или хоть всю сумочку — не беда, как-то справятся, а вот если украдут документ, продлевающий жизнь Гермионы, хоть немного сносную, тогда — ложись умирать.

Она медленно шла мимо лавок. Вот булочная — два батона хлеба, и ни краюхой больше. Продавец окинул её мрачным взглядом из-под бровей. Джинни знала, что булочнику плевать, чьи деньги он получал. Но его взгляд всегда пугал девушку. Можно купить молока и масла, брынзы. Молочное питание стало основой рациона семейства, это было дёшево и сытно. Мясо — недоступная роскошь. Запах из лавки колбас просто сводил с ума. Джинни собирала всю волю в кулак. Малфои запретили держать любую домашнюю скотину. Им не нравился, видите ли, запах. Это было началом. Потом — запрет ловить рыбу в озере и собирать грибы в лесу, возделывать землю, кроме травяного садика. Бывали дни, когда Джинни сама ела один раз, а то и вообще не ела. Сейчас очень дёшево продают огурцы, можно купить их и таким образом разнообразить питание. Возможно, рационально купить много огурцов и каким-либо способом заготовить их к зиме. Зимой травяной «бизнес» Джинни замрет. Поэтому младшая Уизли часто откладывала деньги на чёрный день. Слишком ярки воспоминания о голодных годах, наступивших сразу после воцарения Темного Лорда.

Солнце палило от всей души. Воздух знойным маревом расплывалось перед глазами. Она сейчас шла по середине пешеходной дорожки, хотя обычно держалась сбоку и выбирала немноголюдные места. Она не боялась грабителей, взять у неё нечего: коричневое платье из муслина с белым воротничком и манжетами, стоптанные башмаки, пустая корзина — вот и все богатство. Она споткнулась, и небольшой, но ощутимый камень ударил в спину, заставив девушку застонать. Так бывало часто, когда в общей толпе находился кто-то, кто узнавал в ней дочь «предателя крови», а во «врага чистокровного Магического общества» можно и камнем кинуть.

Джинни постаралась идти прямо, хотя подвернула ногу, и каждый шаг теперь отдавался болью. Оставалась лавка лекарственных зелий. Если бы Гермиона могла, она сварила бы лучшее сердечное зелье. Но у неё забрали палочку.

Зелье стоило целый галеон, последний галеон, оставшийся у нее. Флакончик опустился в корзину, и девушка вышла из лавки, провожаемая чьим-то взглядом. На этот раз — любопытным. Если в лавочке было свежо и даже прохладно, то на улице — как в печи. От духоты снова закружилась голова и начало тошнить. Джинни вдруг подумала, что сейчас упадёт, и тут же распласталась в сухой пыли. Корзина отлетела в сторону, и маленький драгоценный пузырёк вылетел, с хрустальным звоном разбившись о камень. Но девушка этого уже не видела.

* * *

Джинни могла поклясться, что сквозь пелену бессознательности и чудовищную головную боль она слышала тихий, мягкий стук копыт и едва различимый скрип колёс кареты. И больше — ничего. Только вездесущая мягкость, свежесть и запах, подобный морскому бризу. Девушка была уверена, что это всё ей снилось. Возможно, она вообще уже умерла и теперь пребывает далеко за пределами бренного и жестокого мира. Тогда почему так ощутима влажная материя на лбу и так четко различим тихий голос, знакомый голос?

— Гермиона? — хрипло прошептала девушка. — Гермиона, это ты?

— Да, моя дорогая, это я, — ко рту поднесли стакан прохладной воды. — Что случилось?

— Не знаю, — тихо проговорила Джини. — Я...я помню, что мне стало совсем душно и, всё.

— Тебя привезла какая-то карета, мы увидели, как она доехала до поворота, и из самой кареты кого-то вынесли, положили под деревом, — Гермиона наложила на лоб Джинни новую примочку. — Фред увидел это первым, но даже не успел разглядеть, чья карета была.

— Квитанция? — спросила Джинни. — Твоя квитанция?

— Она была на месте, — успокоила Гермиона, — там, где ты её обычно прятала, в майке. Тот, кто тебя привёз и положил под то дерево, обошелся с тобой очень бережно. Даже корзину поставил рядом.

— Это хорошо, — Джинни закрыла глаза. — Я купила свежее сердечное зелье для мамы… — головная боль усилилась, приступ вызвал слёзы на глазах девушки, — еда...

— Да, конечно, а зелье уже принесла почтовая сова, — Гермиона улыбнулась подруге. — Сколько ты заплатила за доставку?

— За доставку? — Джинни не могла понять, о чем говорила Гермиона. Она не заказывала доставку зелья, оно было у неё в корзине до падения.

— О, нет, не напрягайся, тебе нужно отдохнуть, — Гермиона вздохнула. — Билл нашёл замечательное место для миссис Уизли, там не тяжело. Она будет просто раскладывать документы по ячейкам. Это не сложно. А ещё мы нашли маленькую, но очень удобную квартиру. Вам будет удобно.

— Нет, — сухо сказала Джинни. — Завтра приедет Люциус Малфой, так ведь? — она дождалась испуганного кивка Гермионы. — Я скажу ему «да».

— Нет, Джинни, нет.

— А теперь, уходи, и поставь его розы здесь, в моей комнате. Мне тоже нужно свыкнуться с этой мыслью, — Джини закрыла глаза, а когда услышала звук закрывающейся двери, слёзы заструились по щекам.

Она ощущала своим телом чуть влажные простыни. Это была их с Гермионой общая комната, две узкие кровати, одинаковые половинки, правда зеркало у них было одно, зато большое. Джинни встала и, пошатнувшись, подошла к нему. Гермиона сняла с нее платье и оставила в одном белье. Простом, но мягком и пахнущем травами. Длинная майка скрывала девичьи формы, не знавшие даже невинного прикосновения. Если бы она могла, если бы успела, то подарила бы всю себя любимому. Джинни продолжала рассматривать себя: тоненькая талия и округлые, поджарые бёдра за трусиками-шортиками. Скромность всегда была чертой, присущей Джинни. Но сейчас она медленно сбрасывала с себя одежду и с безумием смотрела на себя в то самое зеркало. Бледная кожа, едва покрытая светло рыжими волосками, пуританский треугольник тёмных волос внизу живота. Нетронутое чистое богатство. Распущенные волосы окружили её ореолом золотого света. Каждое невольное и преднамеренное прикосновение отдавалось в нервах жаром и холодом. Сердце участило свой ритм, прекрасные густые ресницы дрогнули, взлетев и опустившись. В сознании мелькали картина за картиной: мягкие, знакомые руки нежно прикасаются, повторив только-только пройденный маршрут влажных ладошек Джиневры. Он ласкает её, оставляя влажную тропку поцелуев, от плеча до крошечного бугорка седьмого позвонка, а потом от позвонка до самого кончика второго плеча. А руки со всей нежностью ласкают маленькие остренькие груди, приводя в исступление. Губы сами шепчут имя, призывая давно уже мёртвого человека. Но в предательском отражении вовсе не Гарри. Пряди белых волос платиновым ореолом овили её, фарфоровые руки чуть сильнее, чем хотелось бы, сжимали талию, бесцеремонно опустившись ниже. С губ Джинни слетел стон, но не удовлетворения, а отчаянья и стыда. Видение растаяло, как страшный сон, которым оно и было. Девушка просто лежала в своей постели, с влажной материей на лбу. А вода стекала на плечи. Раскрыв красивые карие глаза, Джинни посмотрела на маленькое изображение Морганы.

— Моргана, дай мне сил, ибо мне предстоит то, что я видела в этом сне, только во сто крат хуже, — мой супружеский долг. — Погода за тусклым окном смилостивилась и внезапно разразилась мелким тёплым дождиком, перешедшим в ливень и грозу.

* * *

Дождь прекратился только к утру. Джинни старалась делать вид, что вовсе ничего не случилось, что не должен приехать этот отвратительный человек, чтобы узнать её и так понятное решение. Она даже старалась об этом не думать. А уж тем более о своём сне. Она даже надела обычное своё платье, местами в латках, передник, и помогала Гермионе готовить суп на всю семью. Немного овощей и крупы — и вот еда для всей семьи на день. Джордж и Фред получили свои бутерброды с брынзой и, поклонившись почти до самого полу, ушли работать. Строить огромное здание — его назначение было вообще не понятно, но, тем не менее, плата была достаточной. Молли Уизли спустилась последней. Она тяжело опиралась на свою трость и, как только увидела дочь, выронила её. Джиневра как раз чистила картошку.

— Девочка! Да что же ты делаешь, неужели ты хочешь даже сейчас выслушать порцию насмешек от этого человека?! — воскликнула женщина. — Ради Мерлина, иди немедленно переоденься в выходное платье.

— Мама, у меня нет выходного платья, — глухо сказала Джинни, но, тем не менее, картошку оставила. — Да и с чего ты взяла, что он приедет?

— Вот, — Молли Уизли протянула пергамент с гербом Малфоев. Почерком Люциуса было написано: «Буду к 10.00»

Джинни посмотрела на часы. Оставалось полчаса, а то и меньше. Она медленно повернулась и вышла. Сердце постоянно давало сбой, девушка едва заставила себя подняться по лестнице, под скрип продавленных половиц войти в комнату и открыть шкаф. Домашнее платье без звука упало на пол, стоило расстегнуть несколько пуговиц и развязать передник. На самом деле, на плечиках в дальнем уголке шкафа висело до того не замеченное девушками платье. Оно было нежно-голубого цвета, не до самого пола, скорее до щиколоток. С помощью магии Джинни удлинила его, подогнав и в талии, и в груди. Декольте было настолько скромным, что девушка, невольно взглянув в зеркало, не увидела даже призраков вчерашнего сна.

— Джинни, давай я сделаю тебе причёску? — Гермиона вошла совсем неслышно. Но Джинни с видимым презрением взглянула на принесённые подругой цветы — несколько ромашек, водяные лилии, фиалки. — Я не хочу, чтобы ты вышла к этому подонку жалкая сломленная.
Джинни скомкала в ладони ромашку и выбросила её на пол, потом распустила тугой пучок на затылке и гребнем расправила волосы. Они плохо расчёсывались, и девушка вдруг начала бездумно вырывать целые пряди. Только когда Гермиона выхватила у неё гребень и, расправив волосы, расчесала их как нужно, Джиневра успокоилась. Коса у Джинни вышла очень длинная, почти до бёдер. Она дважды легла вокруг маленькой головки девушки, а между волосами синели фиалки и водяные лилии. Цветы, издревле бывшие символами невинности, чистоты и как ни странно — смерти. Последний брошенный в зеркало взгляд показал ей юное, но печально лицо и полные боли потускневшие глаза. Девушки сели на одну из кроватей. Джинни сложила руки на коленях и, глубоко вздохнув, попыталась сдержать рыдания. Гермиона плакала, не стесняясь: она не могла выйти проводить Джинни, ей придется сидеть в этой комнате.