Глава 3.Возвращение в Лондон.


Предупреждение: часть главы – трагедия-драма-немного сантиментальности, часть – бытовой реализм в изображении того, как будущий Темный Лорд зарабатывал себе на жизнь))).

Я бежал от своей постели,
Как убийца от плахи своей.
И во тьме, помню, смутно блестели
Фонари глазами зверей.
(Николай Гумилев).

- Том… - прошептала Белла. - Что с тобой?
- Мне приснился плохой сон.
- Эта Лил, которую ты звал… кто она?
- Беллс, только не ревнуй. Она была обыкновенная маггла из приюта. Мне было семь лет, когда она умерла.
Мне страшно не хотелось рассказывать об этом, но Белла продолжала мучить меня вопросами, и я сказал:
- Лили-Энн изнасиловал один парень из старших, она забеременнела от него, и потому пошла на подпольный аборт. Я наткнулся на нее в коридоре, когда она истекала кровью. Ей не успели помочь.
- Том, ты любил ее?
- Скорее всего, нет. Мы просто были немного знакомы, лежали в одной палате в лазарете… знаешь, в приютской больнице все лежат в одном общем зале, неважно, мальчики или девочки, порядок для всех один. Я даже не понимал толком, что случилось с Лил, я же был маленький и не знал ничего об отношениях между мужчинами и женщинами. Но я оказался единственным человеком, который был рядом с ней в последние минуты. Мне было страшно.
Белла молчала и гладила меня по голове. Я же вспоминал, как целую ночь сидел у постели Лили-Энн, все еще не веря, что ее больше нет. Что никогда больше я не услышу ее насмешливое: «Какой ты красавчик, Томми. Подрастешь – все девки твои будут!». Что, когда я в очередной раз попаду в лазарет, она не пройдет мимо моей койки и не скажет: «Держись, малолетка. Выживешь – покажешь им всем, где черти живут». Что в сентябре Лили-Энн не будет прощаться со всеми приютскими и обещать время от времени заходить или писать письма.
Никогда. Никогда. Никогда.
Это больше всего страшило в смерти – неизбежность. И еще тот особенный холод, пробирающий не только тело, но и душу.
-Белла, знаешь, теперь я понял.
- Что?
- Я понял, почему Лил тогда поцеловала меня. Те парни, старшие, которые к ней приставали, были просто отвратными созданиями. Особенно тот, Уилл Уайт, который сделал ей ребенка. Годрик побери, какой же мерзкой была ее жизнь, если я для нее был «миленьким».
- Да, мама и папа правы, когда говорят, что в мире магглов много грязи и подлости. А что же случилось с тем парнем? Его наказали?
- Ну, твои мама и папа правы, магглы – подлый народ. Уиллу удалось отвертеться. Но все же он получил свое. Я каждый день представлял, что кухарка заставляет его помогать ей на кухне, и на него случайно опрокидывается чан с горячей жидкостью, и он страдает и корчится на больничной койке. Просто мечтал об этом, не думая, что моя мысль может иметь какие-то последствия. Но вскоре именно то, о чем я думал, произошло с Уиллом. Потом я понял, что так во мне начал проявляться дар. В общем, Уилл ошпарился кипятком. Страшно мучился. Несколько дней криком кричал, просто с ума сходил. А потом упросил кого-то из мальчишек в лазарете украсть у миссис Вешер снотворные таблетки, наглотался этой дряни и умер.
- Туда ему и дорога. Ты правильно сделал, Том, что расправился с этим ублюдком.
- Я тоже так думаю… Конечно, тогда моя магия ударила и по мне. В день смерти этого ублюдка я потерял сознание, и трое суток провалялся между жизнью и смертью. Просто моя сила была невелика. Но всё меняется. Когда я закончу Хогвартс, я сделаю то же самое со всеми такими, как он.
- Так вот что ты планируешь, когда собираешь наших мальчишек по всяким темным углам?
- Да. Но откуда ты знаешь?
- По школе ходят слухи. Алекто Керроу слышала кое-что от Амикуса. А ты же знаешь, что Алекто любит поговорить о вещах, которые ее не касаются.
- Это только слухи, Белла.
- А по мне, лучше бы это было правдой. Лично мне не по душе, что чистокровные и талантливые маги должны скрываться от всяких тупиц, которых могут поставить на место парочкой заклятий.
- Хорошо, Белла. Я подумаю. Может быть, я разрешу тебе прийти. Но держи язык за зубами.
- Конечно же. Я ведь люблю тебя, Том.
- Я тоже люблю тебя, - ответил я.
Хотя на самом деле я не знал, так это или нет. Конечно, Белла привлекала меня. Мне нравилась ее внешность, мне было интересно поговорить с ней. В конце-концов, проведенная с ней ночь тоже кое-что значила. Но где-то в моей душе гнездилась пустота.

Два дня я прожил в доме Блеков, с Беллатрикс. Она настолько доверяла мне, что даже дала мне ключ от фамильной библиотеки, где ее родители прятали запрещенные Министерством книги по черной магии. В одном из фолиантов я наткнулся и на ведомости о крестраже. Многое из того, что излагал автор, было мне уже знакомо из тех книг, что я нашел в Запретной секции. Но один отрывок поразил меня:
«Самое страшное в заклятии Крестража и отделении части души – то, что в первые дни после создания вместилища души мага преследуют кошмары о самых страшных переживаниях всей его предыдущей жизни. Срок этого испытания – двое-трое суток после совершения убийства, хотя в исключительных случаях и больше».
И в самом деле, на продолжении тех двух суток, что я жил с Беллой, в моем сердце царил сущий ад. Лили-Энн Паркер постоянно мерещилась мне, целуясь с Беллатрикс, я чувствовал холодное прикосновение губ Лили к своим губам… И все эти два дня я кашлял кровью.
Белла поила меня зельями, ночью не выпускала меня из объятий, будила меня, стоило мне застонать от дурного сна. Чтобы избавить меня от навязчивых воспоминаний о Лил, она (чистокровная волшебница, с таким предубеждением относящаяся к магглам и грязнокровкам!) предложила мне вызвать из мира иного дух Лили-Энн и поговорить с ней.
- И тебе не жаль тратить усилия на какую-то магглу? - удивленно поинтересовался я.
- Да ведь не ради нее я это делаю, а потому, что она что-то значила в твоей жизни, а тебя я люблю!
И она зажгла свечи, начертила на полу символы…
- Подожди, Белла, - предупредил я. - Мы же несовершеннолетние, и кроме нас здесь никого нет. Возьми чужую палочку, чтобы нас не засекли на употреблении магии на каникулах.
И я протянул ей палочку Морфина.
- Лили-Энн Паркер, вызываю тебя из мира мертвых! - произнесла Белла.
Вся комната озарилась голубоватым свечением, и перед нами возникла девушка с младенцем на руках.
- Лил! ? воскликнул я.
- Том Риддл… Какой ты стал симпатичный… И уже почти взрослый. Господи, ведь восемь лет прошло.
- Лил, почему ты все время снишься мне?
- Думаю, Томми, ты сам знаешь ответ на этот вопрос. Ничего, это пройдет.
Она улыбалась. Ее лицо было прекрасным и нежным, намного красивее, чем при жизни.
- Лил… как это – быть ТАМ?
- Не страшно, Томми. Совсем не страшно. А ведь это ты отомстил за меня Уиллу Уайту, да? Впрочем, можешь не отвечать, я знаю, что это твоя воля привела его к такому концу. Спасибо тебе за это. Его нигде нет, ни в земной жизни, ни в потусторонней. Поэтому моя душа спокойна.
- Ну ведь это же Том! - гордо сказала Беллатрикс. - Он может сделать что угодно.
- Я ведь любила тебя, Томми. Как брата… - прошептала Лил. - Немного боялась тебя, потому что ты был странным ребенком. Но все равно, я рада, что ты был в моей жизни.
И она исчезла.

Дом Блеков мне пришлось покинуть, потому что скоро должны были вернуться родители Беллы, и я не хотел ставить ее в неловкое положение и навязывать ей необходимость объяснять отцу и матери присутствие чужого человека в фамильном гнезде. Но и в приют я возвращаться не хотел. После того, как я нарушил главный в жизни запрет - совершил убийство ? мне было уже все равно, как отнесутся в школе к тому, что я покинул дом, под крышей которого должен был проводить как минимум летние каникулы. И поэтому, приехав в Лондон утренним поездом, я направился не в детдом, а в эмигрантский квартал.
Город я знал хорошо еще с девяти лет – со времени, когда начал убегать из приюта, чтобы где-нибудь подзаработать, а если не удастся найти мелкую работу вроде продажи газет или уборки в какой-нибудь забегаловке – то своровать деньги или еду. Лучше всего и заработок, и воровство удавались именно там, на окраинах, где кипела бурная, не совсем понятная жизнь, полная шума и восклицаний на самых разных языках. Конечно, когда миссис Коул узнавала, что я ухожу без спросу и шатаюсь непонятно где, мне доставалось. Но не убегать я не мог. В основном меня подгонял голод. В приюте кормили скудно, и такой едой, от которой, наверное, даже свиньи отказались бы. Поэтому я привык сам заботиться о себе. В некотором роде, это даже было для меня полезным опытом – во время своих вылазок я понемногу учился говорить на других языках, а русские ругательства вообще знал в совершенстве, так как слышал их на каждом углу.
Вот и теперь я нашел убежище в знакомых местах. Мне даже повезло – хозяйке одного из лотков на русском рынке понадобился продавец, и она согласилась принять меня, тем более что я готов был работать всего лишь за еду и крышу над головой.
Как загнанный звереныш. В Лондоне мне попалась газета, из которой я узнал, что смерть маггла, который к несчастью являлся моим отцом, очень встревожила маггловскую полицию. Конечно, этого следовало ожидать, ведь Авада не оставляет следов. Мерлин, только бы маги не пронюхали, что без волшебства здесь не обошлось… Я решил затаиться, и выживать без магии, пока суета вокруг убийства не утихнет.
Моя благодетельница, тетя Софа, как она велела себя называть, была женщина необъятной толщины, с невероятной энергией и страшная матерщинница. Почти круглые сутки она пекла беляши, пирожки, пряники и прочие вкусности. Уже в шесть утра она будила меня и выпихивала на базар торговать этим разнообразием, и я выбирался на улицу, предварительно выслушав многослойный и многоэтажный комментарий в адрес властей, покупателей, жизни вообще и моей собственной персоны в частности. Продав первую порцию, я возвращался за новой, и так допоздна. Правда, весьма ощутимым благом во всем этом было то, что у тети Софы я не голодал. Она разрешала мне брать по чуть-чуть с каждого противня, а вечером еще и насыпала полную тарелку борща. «Жри, б…, жри» - приговаривала при этом она. Еще меня радовало то, что она не интересовалась, откуда я взялся и не ищут ли меня родители или опекуны. Любимым присловьем тети Софы было: «Главное, шоб нам жилось сытно, а на всё прочее плевать с гигантской секвойи». Что такое секвойя, тетя Софа вряд ли знала, но говорила именно так.
Я был бы не против остаться у нее до конца лета. Но не прошло и двух недель после моего благополучного трудоустройства, как на нашей улице появился профессор Дамблдор, чтобы заставить меня вернуться в приют.

ОТ АФФТАРА: ждем описания новых страданий Томчика и сочувствуем нашему бедному сиротке! Заранее прошу прощения за наносимый нервам тонко чувствующих читателей вред.