Глава 4. Возвращение в приют.

Предупреждение: очень плохой Дамблдор (ну вот не нравится мне этот персонаж, хоть заавадьте!).

Тоска, одиночество, боль,
Дыхание ночи.
Это, конечно, совсем не то, что ты хочешь.
А я становлюсь все злей и упорней,
Я каждый раз вырываюсь с корнем,
Оставляя глубокие раны, ужасные шрамы.
И лечу все равно траекторией той же самой.
(Флёр, Легион).


― Том Риддл? Как ты здесь оказался?
Услышав голос профессора Дамблдора, я вздрогнул и уронил в грязь пирожок с яблоками. Вот блин, всегда этот проклятый старикашка не вовремя. Теперь прийдется ждать, пока наступит время идти к тете Софе за беляшами и надеяться, что она подкормит меня еще чем-нибудь. Жаль пирожка, такая вкуснятина редко перепадает.
― Здравствуйте, профессор Дамблдор, ― сказал я как можно вежливее и подавляя в себе разочарование от потери съестного.
― Почему ты не в приюте, Том? Директору Диппиту пришло письмо маггловской почтой… хорошо, что даже на маггловской почте у нас есть свои люди… Так вот, миссис Коул пишет, что после окончания учебного года и начала каникул ты так и не появился в приюте. А я ведь предупреждал тебя, что лето ты обязательно должен проводить именно там.
― Мне там плохо живется, профессор, вы сами это знаете. Вы же были там, когда пришли забрать меня в Хогвартс.
― Но ты обязан проводить хоть часть года там, где ты родился, Том. Ведь тебе нет еще семнадцати, и тебе нужна защита этого места.
― Какая защита, профессор? Я же говорил вам каждое лето, что не хочу покидать Хогвартс и уезжать в детдом, потому что мои одногодки-магглы считают меня психом, и миссис Коул вполне с ними согласна. Потому что там к детям относятся хуже, чем к скоту на ферме. Вы хоть раз пробовали, чем нас там кормят?.. Это если еще накормят. Когда миссис Коул сажает меня в карцер, то бывает так, что я два-три дня сижу без еды. Про чистоту и здоровье я вообще не говорю. За те пятнадцать лет, что я в приюте, я не помню ни одного года, чтобы кто-нибудь не умирал от болезни или от побоев.
― В самом деле? ― недоверчиво спросил Дамблдор.
― Да. Профессор Дамблдор, почему вы не разрешаете мне жить летом в Хогвартсе или у кого-то из приятелей? Роберт Яксли не раз предлагал мне, говорил, что его родители были бы не против, если бы я какое-то время пожил у них. Я гостил у них как-то раз на зимних каникулах, и произвел на них хорошее впечатление.
― Том, закон есть закон, обычаи есть обычаи, и нам не позволено ничего менять. Ты должен вернуться в приют.
― Но я уже взрослый, я могу позаботиться о себе сам.
Профессор Дамблдор скептически взглянул на меня. Я и сам понимал, что выгляжу жалко. Конечно, на тети Софиных харчах я немного поправился и не выглядел такой бледной немощью, как в первые дни после начала каникул и после того, как я разделил душу и пережил весь этот болезненный процесс. Но все же вид мой оставлял желать лучшего. Рубашка и джинсы, которые мне отдал брат тети Софы, висели на мне, потому что по комплекции дядя Вова был явно не крохотный эльф. Поверх этого прикида на мне болтался фартух продавца. Еще хорошо, что я стоял за прилавком, и Дамблдор не мог увидеть розовых бабских кроссовок, которыми меня снабдила тетя Софа, когда порвались мои собственные.
― Не спорь со мной, Том. Или ты хочешь вылететь из школы? Было бы прискорбно. Ведь директор Диппит недавно подписал твое назначение на пост старосты.
― А кто старостой у девочек? ― спросил я.
― Беллатрикс Блек. Но пока что мы говорим еще не об этом, Том. Ты должен вернуться в приют.
― Нет, профессор. Я туда не вернусь.
― Что, так и будешь торговать пирожками? Ты же волшебник, а не мальчик на побегушках.
― Какой толк в том, что я волшебник, если до совершеннолетия мне запрещено пользоваться магией вне школы? Выживаю, как могу. Тетя Софа меня по крайней мере кормит.
― Хм, Том, а давай договоримся по-хорошему. Только не здесь. Ты можешь попросить кого-нибудь присмотреть за твоим прилавком?
― Да, ― ответил я, не понимая еще, к чему клонит профессор. И попросил девчонку, которая стояла за соседним столом, приглянуть за моим.
Мы пошли в закуток, где обычно курили рыночные торговки. Пока что там не было никого.
― Ты мне нравишься, Том, ― вдруг сказал Дамблдор. ― Ты способный парень. И такой красивый…
В его взгляде вдруг появилось что-то подозрительное. О Мерлин, да это же была самая настоящая похоть!
― И что? ― осторожно спросил я.
Он положил руку мне на плечо.
― Уступи мне, Том. Тогда, возможно, я не буду настаивать, чтобы ты вернулся в приют.
Вот так поворот! Конечно, профессор Слагхорн на своих вечеринках, особенно хорошо подвыпив, намекал, что Дамблдор не интересуется женщинами, а раз даже начал рассказывать, что будто бы в былые времена профессора трансфигурации связывало с Темным Лордом Гриндевальдом нечто большее, чем просто знакомство и дружба. Но мало ли какие сплетни и о ком рассказывал дядюшка Гораций! О других своих коллегах он тоже излагал немало занятных вещей, но не во все же можно было верить.
Однако теперь я понял: в данном случае дядюшка Гораций говорил чистую правду.
― В чем уступить, профессор Дамблдор?
Вместо ответа он полез целовать меня. Тьфу, какая мерзость!!! Я еле вырвался из его цепких объятий, вытер губы ладонью и закричал:
― Никогда и ни за что! Лучше я вернусь в приют!
― Ну, ты сделал свой выбор, Том Риддл.
― Завтра же утром я вернусь в приют, ― повторил я. ― Я никому не скажу ни слова о том, что сегодня произошло, профессор. Но если вы еще раз посмеете вот так лезть ко мне… тогда мне будет уже плевать, как меня накажут, но я применю к вам Непростительное, так и знайте!
― Ты не сумеешь! ― презрительно скривился он и ушел.
Я вернулся к прилавку. Меня все еще трясло от отвращения. Я уже еле осознавал, что я делаю, что говорят мне покупатели и девчонки за соседними прилавками. Мне казалось, что меня вот-вот стошнит.
Когда я пришел к тете Софе на кухню, то упал на табуретку почти без сил и скрючился, как будто все тело свело судорогой.
― Том, шо с тобой, паскудина? ― спросила тетя Софа.
― Да так, ничего. Это пройдет. Можно я чуть-чуть отдохну, а потом пойду дальше торговать?
― Та отдыхай, паскудо. Шось ты у меня совсем зеленый. Расскажи, что случилось.
― Я не рассказал вам тогда, откуда я взялся в здешних краях. Я приютский, и сбежал из детдома, потому что там надо мной издевались. А сегодня меня нашел учитель из моей школы. И сказал, что если я не вернусь в приют, то он добьется, чтоб меня исключили.
― Ну и какого беса тебе та школа сдалась? Оставайся у меня, я тебе зарплату платить буду. Научу тебя готовить. Не пропадешь, в общем.
― Но я хочу учиться, тетя Софа.
― В кулинарное училище тебя отправим. Господи, Томчик, да я ж умею понимать положение человека. Саму меня жизнь ох как била и мотала.
― Вы не понимаете, тетя Софа. Это особенная школа, частная. Место в ней – это единственное, что мне досталось вроде как наследство от покойной мамы. Там я как дома.
― А ты не пробовал как-то договориться с тем учителем по-хорошему?
― Да он предлагал.
Тут меня вновь передернуло, голова закружилась. К горлу подкатил комок, я прикрыл ладонью рот.
― Всё ясно. Твой учитель … ― тетя Софа произнесла неприличное слово на обозначение того, на что когда-то тонко намекал профессор Слагхорн. – Тогда ты правильно сделал, что его послал. Дал по морде этому ….?
― Нет.
― Ну я думаю еще успеешь. Ты ж парень не промах.

Все-таки тетя Софа была неплохая женщина, хоть и маггла. На следующий день мы попрощались, она дала мне целый пакет ношеной одежды и кулек еды. И я вернулся в приют.
За эти дни, мне казалось, я стал старше на несколько лет. Было так противно вспоминать ту встречу. Профессор, тролль его дери. Толкает каждый день такие сладкие речи о любви, понимании, всепрощении, доброте. А на самом-то деле… Интересно, а до меня он еще пользовался чьим-либо безвыходным положением?
Миссис Коул встретила меня, как всегда после моих побегов. Вышла навстречу мне шатающейся походкой.
― Том, как ты смог опять так поступить? ― сказала она, схватившись за сердце. Ты же убиваешь меня, разве ты не понимаешь этого? У меня все внутри переворачивается, когда я подумаю, что могло с тобой случиться. Меня чуть инфаркт не схватил.
Знакомый трюк, знакомый. Она любила вызывать у других людей жалость к себе, казаться жертвой. Выставлять другого человека безжалостным мучителем. Ведь почему-то сердце у нее болело только тогда, когда ей что-то не нравилось или когда она хотела чего-то от кого-то добиться.
― А мне все равно, ― ответил я.
― Ты хочешь моей смерти, Том!
― Миссис Коул, если бы я желал вам смерти, вы бы уже давно лежали в гробике с цветочками в руках.
― Нахал!
― Да, я нахал. Ну и что с того?
― Опять попадешь в карцер.
― Мне все равно, миссис Коул. Делайте, что хотите.
Пощечина. Еще одна. Еще.
Костлявая рука, хватающая меня за плечо. В коридоре, ведущем в карцер, воняет хлоркой. А в самом карцере несет кровью. Немного сосредоточившись, я даже без помощи волшебной палочки и без заклинаний вижу картину: не выдержавший издевательств маленький мальчик перерезает себе вены припрятанным лезвием бритвы. Как только миссис Коул закрыла дверь и ушла, я прижал перстень Гонта к губам. Только не надо, не надо бояться смерти, - повторил я себе. – У меня же есть крестраж, я не умру…
Но присутствие неуспокоившейся души продолжало тревожить меня.