Джинни казалась такой невесомой, хрупкой, беззащитной. Он держал ее в кольце своих рук, не давая возможности пошевелиться, не причинив ей боль. И с наслаждением наблюдал за тем, как девушка извивается, брыкается и пытается вырваться, а ее лицо искажают гримасы боли. В тот момент она казалась слишком красивой, несмотря ни на растрепанные волосы, ни на текущие по щекам слезы, ни на гневный блеск в карих глазах. Была живой, настоящей, такой бойкой и упорной Джиневрой, которую он хотел видеть всегда, и делал все для того, чтобы она оставалась такой как можно дольше. Прижимал к себе крепко-крепко, ощущая, как быстро стучит ее сердце, как набухают соски, ярко выделяясь сквозь нежный атлас платья, вызывая затуманивающее разум желание. Конечно, он и прежде думал о Джинни в этом смысле, она всегда влекла его к себе, особенно в последние несколько лет, когда превратилась в довольно привлекательную девушку. Но именно в такие моменты, когда она начинала раздражать его уж слишком сильно, контролировать желание становилось совершенно невозможно. Вот прямо как сейчас: он держал Джинни в своих руках, наслаждаясь ее сопротивлениями и зная, что сейчас она все равно будет принадлежать ему. Да, ему ничего не стоило соблазнить ее, очаровать, заставить желать и просить о том, чтобы он взял ее; в крайнем случае, напоить Амортенцией или наложить Империус, но не было ничего прекраснее, чем эта отчаянная борьба.

Но Джиневра продолжала сопротивляться до последнего, и даже тогда, когда он оказался в ней, когда прижимал к себе, буквально насаживая на свой член. Она шипела, всхлипывала, дергалась, совсем не понимая, что этим причиняет себе еще больше боли. И все же, несмотря на это, она была с ним, он владел ею. Навсегда. Кровь на ее бедрах — чистая, теплая приносила ему непередаваемое наслаждение. В этот миг он был доволен, как не был доволен уже много лет, и в то же время злился: на себя зато, что не мог сдержаться, на нее — за то, что она делала его таким одержимым. И все же злость очень быстро сменялась радостью — когда он до боли щипал девушку за кожу, когда нежно целовал ее в шею.

А Джинни плакала, и не было ничего прекраснее вкуса ее слез на его губах. И от этого хотелось смеяться, отчаянно, громко, не останавливаясь.

Именно от этого хохота Гарри и проснулся. Его распирала радость, и он смеялся, как сумасшедший, не в силах сдержаться, да и особо не пытаясь. Приложил руки к пылающему лбу — шрам давно не болел так сильно; запустил пальцы в растрепанные волосы, потянул за них, снова залился приступом смеха. Перед глазами стояло испуганное, но прекрасное лицо Джинни, и это только делало его радость сильнее. Как прекрасно было держать ее в своих руках, беспомощную и слабую, видеть, как с каждой секундой все больше ломается ее воля, как она плачет. Касаться губами ее мягкой кожи, ощущать на языке ее соленые слезы, снова и снова врываясь в ее тело, словно разрывая его, а потом тихо-тихо шептать слова утешения. Странно, что он прежде никогда об этом не думал и даже не догадывался, что ему хотелось завладеть как и ее телом, так и волей.

Гарри с силой сжал кулаки, стиснул зубы, все еще трясясь от истерического смеха. Он чувствовал, как к спине прилипла футболка, как на лбу выступили капли пота, из глаз текли слезы. В паху ощущалось странное облегчение, а, коснувшись рукой низа живота, Гарри влез пальцами в нечто вязкое, теплое. В тот же момент в сознании снова возник образ Джинни — ее растрепанные волосы, испуганные глаза, слишком бледное лицо, слезы на щеках. Но на этот раз не было ни радости, ни торжества, только какое-то тоскливое удивление, которое, впрочем, очень быстро сменилось паническим страхом. Словно пару секунд назад, во сне, он не получал удовольствие, а видел самый страшный кошмар на свете.

Юноша попытался поднять голову, чтобы осмотреться, убедиться, что это все действительно было только сновиденьем, но боль в шраме вспыхнула с новой силой и снова появилась неудержимая радость. На губах все еще ощущался вкус кожи Джинни, в ушах слышались отзвуки ее крика. Гарри снова почувствовал возбуждение и желание, а его голова стала раскалываться еще сильнее.

Нужно было взять себя в руки, перестать думать об этом дурацком сне, как-то отвлечься. Ведь он уже должен был привыкнуть к этим болям в шраме. Просто Волдеморт снова что-то предпринимает… Вот только почему приступ начался именно в тот момент, когда Гарри снился сон подростка, у которого просто играют гормоны? Не может же это быть как-то связанно! Какое отношение радость Лорда может иметь к Джинни, да еще и в таком контексте? А Гарри и прежде видел сны подобной тематики, и просыпался возбужденным, хоть и еще никогда не кончал во сне. Но ведь всегда бывает первый раз, не так ли?

Вот только все эти слабые убеждения не унимали тревогу, становящуюся все сильнее с каждой секундой. Несколько раз Поттер пытался подняться, но, казалось, тело было ему неподвластно — боль не проходила, отдаваясь в каждом нерве, в руках и ногах чувствовалась невыносимая слабость. Гарри то охватывала дрожь, то становилось слишком жарко, и хотелось избавиться от простыней и одеяла, но они запутались, не давая нормально шевелиться. И мысли снова возвращались к Джинни, к радости Волдеморта, к ужасному предчувствию и ощущению полной власти над беззащитной девчонкой. Но как, как всё-таки Лорд мог быть связан с его бывшей девушкой? Это просто невозможно! Джинни сейчас в Хогвартсе, и с ней не должно происходить ничего плохого, ведь тогда, тогда… А что, собственно, тогда? Сейчас война, школой заведует Снейп и другие Пожиратели Смерти, а это значит, что она полностью во власти Волдеморта, который может делать с учениками все, что захочет.

— Вот черт, Джинни… — почти бессознательно прошептал Гарри имя подруги, и в тот же миг почувствовал еще более сильный укол в шраме.

Вспомнил ее плач и мольбу, зажмурился, замотал головой, желая не думать об этом кошмаре. Когда Поттер снова открыл глаза, в них ударил яркий свет, заставив юношу скривиться и пробормотать какое-то неразборчивое ругательство. Кто-то крепко держал Гарри за плечи и громко звал по имени, но этот голос звучал для него так, словно был где-то далеко-далеко, затерявшись в тумане. Юноша передернулся, как будто пытаясь оттолкнуть того, кто вцепился в него мертвой хваткой, но, кажется, его схватили еще сильнее. Ему нужно было во что бы то ни стало остаться одному, разобраться, узнать о безопасности Джинни и что-нибудь предпринять, если ей на самом деле плохо.

— Дементор всех вас подери, отпустите меня, — прошипел Поттер, с трудом осознавая, как слабо звучит его голос. — Джинни, она… Да отпустите же меня!..

Гарри резко рванулся вперед, наконец, расцепив чьи-то цепкие объятья, и в тот же момент увидел размытые очертания одной из спален особняка Блэков на площади Гримо. Рука рефлекторно потянулась к тумбочке, нащупала очки, и уже через секунду, надев их, Поттер рассматривал склонившуюся над ним Гермиону. Она сидела на кровати, поджав под себя ногу, растрепанная, сонная, с испуганным и одновременно обеспокоенным лицом. Позади нее топтался не менее встревоженный Рон. Гарри молча обвел взглядом друзей, не в силах что-либо сказать, хоть это было лишним: по их лицам и так было видно, что они слышали все его крики.

Немая пауза, кажется, длилась слишком долго — словно какая-то неведомая магия заставила время остановиться, а всех присутствующих молча наблюдать за тишиной и неподвижностью. И от этого голова, казалось, болела только сильнее. Гарри почувствовал нарастающее раздражение: ему хотелось что-то сделать, что-то выяснить, но он даже толком не понимал, что именно. Джинни, Волдеморт, его неистовая радость — это было единственным, что сейчас мог осознать юноша, и это ни капли его не радовало. В какой-то момент он просто бессильно упал на подушки, чувствуя, как тело буквально выгорает изнутри, а по лицу струятся капли пота. Гарри не шевелился, прикрыл глаза, и мог бы так пролежать целую вечность, если бы почти у его уха не раздался негромкий голос Гермионы:

— Гарри, ты слышишь меня? Гарри?.. — она говорила слишком быстро, как всегда, когда очень волновалась.

Ее образ расплывался перед глазами, но юноша все же собрал все силы, чтобы выразительно посмотреть в глаза подруге и дать понять, что с ним все в порядке.

— О, Гарри, ты так напугал нас!.. — прошептала Гермиона. В ее голосе слышались нотки облегчения, но выглядела она по-прежнему обеспокоенной. — Мы думали, что в дом кто-то пробрался, добрался до тебя, пока ты спал, и смеялся, а это был ты… Тебе снова снился кошмар, да? Снова Волдеморт…

Гермиона резко замолчала, встретившись взглядом с Гарри. Если бы у парня были силы, он бы уже давно взорвался и потребовал, чтобы его подруга замолчала, но, казалось, с каждой секундой он становился все слабее и слабее. Но Гермиона, видимо, почувствовала его настроение, и поспешила опустить глаза, зная, что в таком состоянии ее друга лучше не трогать. Гарри насупился и глубоко вдохнул — по большей мере для того, чтобы успокоиться, чем для того, чтобы улучшить свое самочувствие. На друзей он больше не смотрел, сосредоточив взгляд на слабом огоньке свечи, стоящей на комоде, а в голове снова роились сумбурные и совсем непонятные мысли. Хотелось вскочить, бежать, долго-долго, до тех пор, пока он не поймет, что к чему и что-нибудь не предпримет. Джинни… Нужно убедиться, что с ней все хорошо, что она в Хогвартсе, далеко от Лорда.

Гарри, сжав зубы, хотел податься вперед, но тут же почувствовал осторожное, но настойчивое прикосновение к своему плечу. Теперь Гермиона смотрела на друга укоризненно, как всегда, когда собиралась отчитать его за какой-нибудь очередной проступок. «Если сейчас только начнет читать нотации…» — со злостью подумал Гарри, понимая, что вот-вот взорвется и весь негатив, накопленный в нем за последнее время, обрушится именно на Гермиону.

— Послушай меня, Гарри… — почти умоляюще прошептала девушка. Ее пальцы сжали ткань футболки на плече юноши. — Ты кричал, и…

— Да, Гермиона, спасибо за то, что открыла мне великую истину, — процедил Гарри и стряхнул с себя руку подруги. — Вы очень наблюдательные.

Гермиона, кажется, хотела что-то сказать, но быстро осекла себя, видя, что ее друг не в духе, и понимая, что в таком состоянии с ним лучше не связываться. Гарри же был этому благодарен, зная, какой навязчивой может быть эта девушка и как сейчас ему не нужна лишняя забота. Единственное, чего он сейчас хотел, так это что-то друзья поскорей покинули комнату, оставив его наедине с собственными мыслями и дав с ними хоть как-то разобраться. Он увидел, как они переглянулись, и как в тот же момент Рон сжал кулаки и, нахмурившись, посмотрел на Гарри. И, если бы не тусклые огонек свечи, Поттер бы заметил, как бледен его друг.

Гермиона снова бросила взгляд на Поттера и уже, было, собиралась встать, но голос Рона заставил ее замереть на месте.

— Я слышал, как ты кричал имя Джинни, — Уизли говорил бесцветным, совершенно лишенным эмоций голосом, но в то же время слова его звучали твердо и не могли не внушать беспокойство.

Внутри Гарри все похолодело. В подобном состоянии он видел Рона всего несколько раз, в моменты наибольшего стресса, переживаемого другом. А Рон продолжал пристально смотреть на Поттера, словно пытаясь схватить каждую мысль, промелькнувшую на его лице, и с каждой секундой терпение Гарри становилось все более шатким. Он попробовал приподняться, но, ощутив новый приступ боли в шраме, скривился и обреченно уронил голову на подушки, при этом, не забыв одарить друзей еще одним раздраженным взглядом. Сейчас говорить о пережитом сне хотелось меньше всего, так как это было чревато бессмысленными рассуждениями Гермионы, глупыми предположениями Рона и множеством ненужных, глупых вопросов, ответы на которые Гарри дать не мог.

Но пристальный взгляд друга сбивал с толка почти так же, как и раздражал, и от этого Поттер чувствовал себя еще более беспомощным.

Напряженное молчание нарушила Гермиона, несколько раздраженно обратившись к Рону:

— Конечно, Гарри мог звать Джинни. Они не виделись несколько месяцев, и нет ничего удивительного в том, что он по ней скучает.

Это уже слишком! Что она только на себя берет? С каких это пор его друзья решили, что могу думать за него, да еще и говорить при нем так, будто его в помещении нет? Гарри мгновенно поднялся, невзирая на головную боль и нарастающую слабость.

— Интересно, что со мной происходит интересного, что касается исключительно меня самого, а к вам не имеет никакого отношения? — процедил Гарри. — Или это единственное, чем вы можете заняться, обсуждая, как мне плохо и какой я несчастный? По-моему, вы ослышались, когда я однажды говорил, что жалеть меня ни к чему, и бегать за мной, подтирая сопли, тоже.

Гермиона сжалась, не решаясь даже пошевелиться, со страхом глядя на Гарри. Рон же не изменил позы, продолжая хмуриться.

— Да, я кричал имя Джинни. И, если хотите знать, то сейчас она, вероятнее всего, в беде. Хотите, чтобы я рассказал, что с ней происходит, что Волдеморт с ней делает? Хотите услышать, что он трахает ее на столе, как бьет ее, а она рыдает и умоляет отпустить ее? Или, может быть, вам было бы интересно смотреть на это собственными глазами, но не в силах ничего сделать, кроме того, как извиваться от собственной боли?..

Гарри выпалил это на одном дыхании, едва замечая, как громко кричит, как будит портреты и заставляет дрожать оконные стекла. С первого этажа мгновенно раздался ответный визг миссис Блэк, разбуженной возней наверху. Рон кинулся к другу, непонятно, для чего именно — то ли ударить его, то ли закрыть рот рукой, чтобы он перестал говорить столь гнусные вещи. Гермиона подействовала почти молниеносно, в одну секунду оказавшись между Гарри и Роном, и не давая им сцепиться друг с другом. Одной рукой она схватила Уизли за плечо, вторую же предупредительно поставила перед Гарри. Несмотря на свою хрупкость и невысокий рост, девушка сейчас выглядела куда более грозно, чем два ее друга вместе взятых — ее и без того непослушные волосы торчали во все стороны, на бледном лице ярко выступил румянец, а глаза блестели праведным гневом. Выждав несколько секунд, Гермиона сделала глубокий вдох и опустила руки.

— А теперь успокоились. Оба, — твердо сказала она. — Никаких криков, ругательств и, тем более, кулаков. Рон, сядь, — парень беспрекословно послушался, усевшись на край кровати и замерев. — Гарри.

От ее железного голоса Поттер замер, все еще чувствуя раздражение, но почему-то не в силах продолжать выплескивать его на друзей.

— А теперь привстань, — скомандовала Гермиона и, не дожидаясь действий от друга, завела руки за его шею и стянула через голову медальон. — Так-то будет лучше.

Девушка усмехнулась и надела хоркрукс к себе на шею. Гарри молча наблюдал за ней, с каждой секундой понимая, что боль в шраме слабеет, а гнев постепенно слабеет — по крайней мере ему больше не хотелось придушить ни Рона, ни Гермиону. Вместо этого на юношу обрушилась невыносимая усталость, как будто он шел несколько суток под палящим солнцем, не останавливаясь, таща на себе тяжелейший груз. По лбу стекали капли пота, в легких не хватало места для воздуха, губы пересохли, голова шла кругом. Уже без прежнего пыла Гарри обвел взглядом друзей, понимая, что еще минута, и он просто лишится сил.

— Простите меня, — собрав всю свою волю, прошептал Поттер. — Я… я правда не хотел.

На лице Гермионы появилась теплая улыбка. Она заботливо поправила Гарри подушку, после чего доброжелательно посмотрела ему в глаза.

— Все хорошо, Гарри, — заверила его она. — Я понимаю, ты устал, а хоркрукс выбил тебя из колеи. Каждый бы из нас кидался на других, снись им столько кошмаров, правда, Рон?

Уизли все еще выглядел напряженным и хмурым. Его брови сошлись у переносицы, а взгляд был направлен на Гарри — пристально, вопросительно, возмущенно, и если бы Поттер не был так измотан, он бы точно заметил в нем плохо скрытую панику.

— Ты говорил о Джинни, — дрожащим голосом произнес Рон. — Что с ней?

Гарри вдруг почувствовал себя самой последней свиньей. Глупое, совершенно необоснованное желание, но ему стало невыносимо смотреть Рону в глаза, учитывая то, что несколько минут назад он рассказал другу о своем сне, да еще и в такой форме. Ужасное предчувствие не покидало Поттера, и еще хуже становилось от того, что Рон теперь нервничает не меньше его.

— Гарри просто приснился плохой сон, — заговорила Гермиона. — Я ведь говорила тебе, Гарри, что не стоит так долго носить этот медальон, это влияет на его сознание, а ты меня не слушаешь. Я читала, что подобная магия может запросто влиять на твои сны, а учитывая твою связь с Волдемортом… Думаю, это всего лишь очередная ловушка, и тебе не стоит так переживать.

Гермиона провела рукой по лбу Гарри, нахмурилась — на ее переносице появилось несколько морщинок.

— Господи, да ты весь горишь!.. — воскликнула она.

В ответ на это поморщился, все еще не решаясь взглянуть на друзей. Злость растворилась, но гадкое чувство тревоги не только осталось, но и усилилось. И при всем этом меньше всего хотелось передавать его Рону и Гермионе, делясь своими переживаниями.

— Это правда только сон, — пробормотал он. — Все в порядке, правда.

Видимо, его слова прозвучали не слишком убедительно, так как Рон даже не пошевелился, а Гермиона нахмурилась еще сильнее. Впрочем, она быстро взяла себя в руки, всем своим видом стараясь показать, что верит Гарри. Девушка повернулась к Рону, успокаивающе дотронулась до его плеча.

— Думаю, сейчас нам нужно оставить Гарри в покое, — произнесла она. — Сомневаюсь, что мы поможем ему своими расспросами. Пойдем, Рон, приготовим для Гарри перечного зелья, а завтра все нормально обсудим.

Девушка поспешно встала с постели, призывая Рона следовать своему примеру. Но парень еще какое-то время неподвижно сидел на месте, сосредоточенно нахмурившись, словно пытаясь в уме решить какую-то сложную задачу по нумерологии; и Гермионе пришлось схватить друга за плечо, дабы обратить на себя внимание. В тот момент на лице Рона читалось почти такое же раздражение, как и у Гарри несколько минут назад. Его уши угрожающе покраснели, словно говоря о том, что сейчас к нему лучше не приближаться, но Гермиона сделала вид, что не замечает состояния друга. Сейчас было важно развести парней в разные стороны, чтобы не допустить драки и не нервировать Гарри лишний раз — из-за его состояния, из-за действия хоркрукса на его психику, из-за не прекращаемого волнения Рона за свою семью. Гермиона взяла в руки затертый подсвечник с почти растаявшим огарком свечи и двинулась к двери. С облегчением она услышала, что Рон поднялся с кровати и последовал за ней.

Закрывая двери, девушка в последний раз бросила тревожный взгляд на Гарри — он лежал на спине, так как и несколько минут назад, без очков, ровно дышал и, кажется, уже провалился в сон. Наверное, сейчас для него это лучший выход — уснуть и хотя бы на несколько часов забыть о своих переживаниях. А завтра, проснувшись, быть хоть немного спокойнее и обсудить происходящее после того, как Гермионе удастся собраться с мыслями и хоть как-то сообразить, что к чему. Хотя бы потому что сейчас она единственная, чьи мысли не были затуманены таким иррациональным страхом из-за сна Гарри, и она могла хоть немного поразмыслить.

Девушка тяжело вздохнула и плотно закрыла двери в спальню и на несколько мгновений замерла. На шее чувствовалась никак не желающая стать привычной тяжесть хоркрукса, а мысли в голове, как назло запутывались еще сильнее. «Все будет хорошо, сейчас все разъяснится», — попыталась убедить саму себе Гермиона, и, стараясь не обращать внимания на весь сумбур, двинулась по коридору в сторону кухни вслед за Роном.