Бессмертное светило,
Надежда всех миров,
Изжито все, что было,
Разбиты ковы снов.
Бессмертное влиянье
Немеркнущего дня!
Яви свое сиянье,
Пересоздай меня!
К. Бальмонт
С сентября я занимаюсь с ним в частном порядке – защита от темных искусств, иногда углубленный курс зельеварения, иногда – просто болтовня. Если бы еще недавно мне сказали, что я позволю кому-то – своему ученику – худшему из своих учеников – сидеть у моих ног, глядя на меня доверчиво снизу вверх, и плести всякую чушь, не имеющую отношения к урокам, я бы, наверное, решил, что сплю. Что у меня бред. Что у меня жар. Ну, жар-то у меня действительно есть – начинается каждый раз, когда его вижу.
То, что называется «отношениями», началось неожиданно для меня самого. На Рождество.
В школе уже стоял аромат хвои, оплывающих свечей и сладкого теста. У меня, кажется, даже кружилась голова, когда я спешил в свои подземелья на очередной урок. Он не пришел. Я прождал два часа. На протяжении которых задыхался от злости, изображая каменное изваяние в кресле. Я ждал его, и мне в каждом звуке слышались его запыхавшиеся шаги – он так и не научился быть взрослым, все делал как-то вприпрыжку.
Мое время дорого мне. Спустя два часа мне ничего не оставалось кроме как выругаться и пойти к Дамблдору. У меня была до мелочей продумана речь. О том, что час моего времени стоит гораздо дороже, чем все жалкие дела Поттера вместе взятые. О том, что в войне с Волдемортом Поттер – просто пушечное мясо, пусть и самый ценный кусок – и поэтому не должен быть мне обузой, а он обуза, обуза, обуза! Черт возьми, неужели это не очевидно, директор?!
Тот качал головой, цокал языком, состроил скорбную мину, что придало ему сходства с рождественской бабкой, которую сажают на чайник. Наконец, соизволил сообщить, что Поттер еще днем упал с метлы и лежит в больничном крыле. Прекрасно, раньше уведомить меня было нельзя. Я потерял два часа своего бесценнейшего времени, пока этот… «Да ладно, Северус, какое еще бесценнейшее время? – прервал он. – Сходи лучше проведай мальчика, он там один-одинешенек».
Я его развлекать не нанимался. И уж тем более не хочу быть ему нянькой. Он голову потеряет – не заметит, потому что пустая, как мыльный пузырь. Я так Дамблдору и сказал, и даже, не сдержавшись, хлопнул дверью. Вся эта ситуация меня взбесила до крайности, потому что дураком в ней выглядел именно я. Размышляя об этом, несся по опустевшему замку, и опомнился только… в палате, у постели Поттера. Он действительно был там один, бледный, с перевязанной бинтами головой, дышал ровно-ровно – спал. Орать и высказывать ему свои претензии было бессмысленно, я просто стоял у постели и смотрел. У Поттера как всегда алиби, директорский любимчик. Дамблдор двусмысленно улыбается – ненавижу эту его улыбочку – и кивает головой. А идиотом выхожу я. Уверен, они просто сговорились меня взбесить. Разве так сложно послать домового эльфа сообщить, что урока не будет? Ведь я ждал его…
Я… Ждал его. Эта мысль впервые пришла мне в голову со всей беспощадной ясностью. Пришлось даже сесть на стул возле его кровати. Я так целый час сидел, не мог уйти. Вспоминал, как однажды точно так же целый вечер ждал - Регулуса Блэка. Мальчишку без башни, гордого, своевольного, глупого. Ждал, и дождался. Прискакал их сумасшедший эльф, весь трясся, пропищал, что молодого хозяина убили. Рег мне снился потом по ночам, довольно долго: бледный, разметавшиеся темные волосы, лихорадочный блеск в синих глазах, и ни слова – только шевелит беззвучно потрескавшимися губами. Правда, в последнее время перестал сниться. Но тогда я все недоумевал, почему так несчастлив. Я даже не любил этого мальчишку, только спал с ним. Когда Темный Лорд убил его, моя жизнь не перевернулась. Помню, страшно напился в тот вечер, четыре бутылки огневиски. А на утро принял отрезвляющее зелье и присутствовал на собрании Упивающихся. Когда заговорили о Регулусе, даже в лице не изменился. А уж Белла-то вовсю меня сверлила глазами, знала, что у меня с ним был роман. Но увидеть моих эмоций ей так и не довелось.
Я в ту пору был очень занят. Осваивал редчайшие темные ритуалы, готовил к ним разные составы и эссенции под неусыпным контролем Лорда. «Ты делаешь успехи, Северус». Вот величайшая похвала из его уст. Он знал все о Темных искусствах. Он читал книги на тех языках, которые на всем свете были известны кроме него разве что Дамблдору и Фламмелю. Крупицы знаний доставались мне. Я ловил их и собирал бережно, как умирающий от жажды собирает капли росы. Я был с ним повсюду, я впитывал его знания, те, которыми он готов был делиться. Он действительно величайший из волшебников, но раздел Светлой магии закрыт для него полностью. И он взбесился, когда я однажды задал ему вопрос об одном из простейших светлых заклятий.
Мне еще предстояло узнать, что магическую силу можно черпать не только из боли, страха и слабости. Любовь, радость, доверие – второй, а по мощности, может быть, и первый источник энергии. Разочарованному, издерганному, без надежды получить в полной мере те знания, которые хотелось, мне предстояло вернуться к Дамблдору.
Первое, что директор сказал мне: «Ты со школы был практиком, Северус. Знай, что и у Светлой магии есть практическая составляющая. Попытайся отыскать ее для себя». Но все эти годы я оставался теоретиком. Мне понадобилось двадцать лет, чтобы найти источник света внутри себя. В сочельник, в больничном крыле, у постели Поттера. Какая горькая ирония…
Для того, чтобы научить Поттера, я должен был снова, со всей присущей мне тщательностью, погрузиться в образ Темного Лорда. Понять, в чем его сила. В чем его слабость. И я вновь постарался быть ближе к нему как можно чаще.
Возвращение далось мне трудно. Неудачная дуэль с Поттером и ощутимо поредевший круг Упивающихся вывели и без того неуравновешенного возродившегося черного мага из себя. Досталось каждому из верных слуг. Рассказав ему сказочку, сочиненную директором, я тоже покорчился под коротким, но очень болезненным Crucio, после чего весь превратился в слух. Я следовал за ним безмолвной тенью. Я заглянул в глаза каждому, с кем не имел удовольствия стоять в кругу на кладбище Реддлов в достопамятную ночь. Я увидел там, в этих глазах, многое. Страх, безнадежность, алчность, жестокость, корысть. Но нигде не увидел верности. Темный Лорд больше не был маяком, на свет которого слетались бы тупые исполнительные креббо-гойлы, расчетливые люциусы и фанатичные лестрейнджи. Их время прошло. Но Темный Лорд не замечал этого. Он строил планы, он вербовал союзников. Он почти добрался до Пророчества, смог договориться с великанами и дементорами, он вызволил из Азкабана самых верных своих Упивающихся во главе с Беллой. Его хватка не ослабела, его ум был по-прежнему ясен, он начал понемногу давать мне новую информацию в области Темных искусств. Но мне было уже все равно: я узнал, что светлая магия во много раз превосходит темную по силе. И в Рождество я, наконец, познал это на практике. Сидя у постели Поттера, я ощущал, как меня буквально пронизывает энергия. Наверное, если бы я мог взглянуть на себя со стороны, увидел бы исходящее от меня свечение. В тот момент я с удивительной ясностью осознал, что все это время моя жизнь была пустышкой. Уроки, опыты, публикации, проверка тупых студенческих работ, педсоветы стали вдруг ненужными оттого, что у меня не было главного – Поттера. И то, что я как-то умудрялся обходиться без него на протяжении стольких лет, едва не свело меня с ума. Опомнившись, я сбежал оттуда и проклял все, чего касалась моя мысль. В тот вечер я напился, впервые после смерти Регулуса. А наутро было Рождество.
Поттер подошел ко мне через пару дней, сияя улыбкой, и принес свои извинения за пропущенный урок. Я что-то пробурчал в ответ, но до самого вечера думал о нем. И на следующий день. И сам не заметил, как стал про себя называть его по имени. «Гарри».
Пришел февраль. В то время Темный Лорд пребывал в повышенно раздражительном состоянии и испытывал мигрени. Министерство делало ему некие туманные предложения, смысла которых он не мог понять, и оттого бесился еще больше. Мне-то замысел Министерства был кристально ясен: тянули время, собирали силы. Но растолковывать это бывшему шефу я не собирался. Я просто был рядом и внимательно слушал. Слушал, очистив сознание, чтобы Темный Лорд ничего не прочел там. А читать было что. Презрение к Темной магии, которая порабощает и иссушает, в отличие от Светлой, питающей. Безумие, которое охватывало меня каждый раз при встрече с мальчиком-который-… (а встречи стали регулярными, директор велел добавить дополнительные частные уроки по зельям). И, наконец, ужас, которым я исполнился в ночь убийства Беллы.
Вообще, это мог быть кто угодно из нас. И, более того, это должен был быть кто угодно из нас. Но не Белла. Я вернулся в Хогвартс в таком состоянии, что не сразу смог найти лестницу, ведущую в подземелья. А когда нашел, вместо того, чтобы спуститься и принять успокоительное зелье, сел прямо на верхнюю ступеньку и просидел там почти два часа (успел сосчитать до 7115), пытаясь собраться с мыслями и восстановить дыхание. Я многое повидал за свою жизнь. Мне приходилось произносить непростительные заклятия и самому спасаться от них. Я общался с дементорами, пару раз побывал в Азкабане, входил в клетку к дракону. Но то, что я увидел сегодня, не шло ни в какое сравнение со всеми леденящими кровь монстрами вместе взятыми. Я увидел лицо Темного Лорда в момент, когда Белла, единственная фанатично и искренно преданная ему соратница, рухнула на пол, пронзенная зеленым лучом. Это не было лицом человека.
Том Реддл рос одиноким и замкнутым ребенком. Повзрослев, он не терпел конкуренции и был единоличником в делах. Но он никогда не испытывал этого тоскливого чувства, которое сжимает грудь в часы бессонницы. Темный Лорд не знал, что такое одиночество, вообще. Не умел его понимать и чувствовать. Он настолько ушел в себя, что не нуждался ни в ком. Это было мерзко. Я увидел в нем монстра, про которого не написано ни в одной книге. И я содрогался от ужаса и отвращения те два часа, что сидел на каменной ступеньке в Хогвартсе. Мое сознание готово было разрушиться. Я пытался найти опору – и не мог.
А потом я уловил шорох. Поттер, уверенный, что на его героическую задницу не найдется хороших розг, передвигался по ночному Хогвартсу, не давая себе труда ни таиться, ни прятаться. Он, наверное, не видел меня, потому что отшатнулся и вскрикнул, когда я, поднявшись со ступеньки, стремительно преградил ему дорогу.
В последнее время мы общались почти тепло. Это немудрено, если приходится видеться с человеком ежедневно в течение нескольких часов – именно таков был теперь график занятий. Мы привыкли друг к другу. Он по-прежнему оставался тупицей в зельеварении, но очень продвинулся в магии, особенно, вопреки опасениям директора, в Светлой. Он по своей инициативе читал книги, и в те дни, когда у меня было не особо скверное настроение, даже отваживался поделиться со мной какими-то идеями. Надо отдать ему должное – замечания его нередко отличались здравомыслием. После безумного Рождества я постарался увеличить дистанцию между нами: обращался с ним подчеркнуть спокойно и равнодушно. И с возрастающим удивлением замечал, как его это бесит, как он хочет пробиться ко мне.
Встреча в ночном Хогвартсе застала меня врасплох. Поттер, видимо, направлялся в ванную для старост, и цель его похода не вызывала у меня сомнений – подростком я сам частенько пробирался туда, не доверяя заглушающим чарам в спальне. Понимание того, что он сейчас возбужден, лишило меня разума. Мальчишка сделал шаг назад и прижался спиной к стене, чуть приподнимая подбородок – одновременно смущенно и дерзко. Бледные щеки. Длинные девичьи ресницы. Неровное дыхание… Шагнув к нему, я все так же молча провел ладонью по его щеке, подбородку, шее, спускаясь ниже за воротник белой форменной рубашки. Наверное, он не на шутку испугался, потому что дыхание его участилось, и он приоткрыл рот, неотрывно глядя на меня и пытаясь понять, что происходит.
Но меня сейчас не остановила бы и тысяча чертей. Кто знает, что будет со мной завтра? Не давая Поттеру опомниться, я вцепился в его плечо, вжимая мальчишку в стену, а второй рукой моментально справился с ремнем его брюк и положил пальцы на его вожделенный, уже основательно затвердевший, член. От этого прикосновения на щеки Поттера хлынула заметная даже в лунном свете краска, он дернулся, но я держал его крепко. Он был чудесным на ощупь – шелк, бархат? – что-то в миллион раз более нежное, блаженное, к чему хотелось бы прикасаться всегда, скользить рукой, наполняясь передаваемым от него внутренним трепетом.
Гарри уже колотило по-настоящему. Неловко вжимаясь в стену, он еще раз попытался отстраниться и, наконец, совладал со своим голосом, чтобы прошептать:
- Нет, пожалуйста, нет, н-н…
В этот момент я понял, что он уже совершенно готов, и сделал сильное движение рукой.
- «Нет»? – спросил я со всей холодностью, на какую только был способен, и принялся быстро скользить вверх-вниз по шелковому пульсирующему стволу. При этом я пожирал глазами его лицо, его потемневшие горячим румянцем щеки, полуоткрытые губы и опущенные ресницы. – Что «нет», Поттер?
- Пожалуйста… - задыхаясь, прошептал он, подлаживаясь под мой ритм и словно в миг позабыв все слова. Я немного сбросил темп, и он, беспомощно всхлипнув, выдохнул: - Пожалуйстанеостанавливайтесь!
Самообладание окончательно покинуло меня. Резко опустившись перед ним на колени, я убрал руку и вобрал его возбужденную плоть в рот. Нескольких влажных прикосновений оказалось достаточно, чтобы довести его до конца. Я поддержал его под локоть и подстелил ему свою мантию, помогая сесть, прислонившись к стене. Он не пытался привести себя в порядок, не пытался даже застегнуть брюки, просто сидел неподвижно, закрывая руками лицо. Наверное, он ненавидел меня в эту минуту, но я был полон им. Его острый пряный запах, его вкус у меня во рту, его горячее плечо возле моего плеча и эхо его отчаянного «Пожалуйстанеостанавливайтесь!» заставили меня болезненно ярко ощущать каждое мгновение, и это казалось важнее всего. Мне хотелось объяснить ему, что я всегда буду рядом, что в его жизни никогда больше не будет одиночества, запертых дверей, темных коридоров. Хотелось рассказать ему, что я – как Заклинатель зимы, могу превратить в глыбу льда любого, кто посмеет обидеть моего мальчика… Но я не знал, что говорить. Не знал, что теперь делать. Те слова, что я шептал ему, оставшись один, не смея даже мечтать, что это может произойти наяву, испарились из моего сознания. Никогда еще я не оказывался в такой глупой ситуации. Тишина опять стала невыносимой. Наверное, он тоже почувствовал это, потому что отнял руки от лица и повернулся ко мне. Его растерянность стала зеркальным отражением моей собственной. И это почему-то придало мне уверенности. Решение пришло само собой. Не давая себе времени передумать, я наклонился к нему и осторожно, бережно прикоснулся к его губам. Мерлин мой, как давно в моей жизни не было – именно этого! Но я ничем не выдал своей неуверенности: начало было положено, и дело требовало завершения. Медленно-медленно, никакой агрессии, но и никакой робости. Пусть знает, что я нисколько не жалею. Пусть знает, что я действительно хотел этого, и хотел только с ним. Что я умею быть иным, чем в классе DADA или зельеварения. Проходит целая вечность, прежде чем его губы вздрагивают, и я ощущаю ответное прикосновение языка к своему языку. «Смелее, Гарри», - мысленно говорю я ему и сильно прижимаю к себе, зарываясь пальцами в его непослушные растрепанные волосы.
