Заклинатель зимы. Глава 7. Заклинатель зимы (POV Снейпа)

Пришел февраль. В то время Темный Лорд пребывал в повышенно раздражительном состоянии и испытывал мигрени. Министерство делало ему некие туманные предложения, смысла которых он не мог понять, и оттого бесился еще больше. Мне-то замысел Министерства был кристально ясен: тянули время, собирали силы. Но растолковывать это бывшему шефу я не собирался. Я просто был рядом и внимательно слушал. Слушал, очистив сознание, чтобы Темный Лорд ничего не прочел там. А читать было что. Презрение к Темной магии, которая порабощает и иссушает, в отличие от Светлой, питающей. Безумие, которое охватывало меня каждый раз при встрече с мальчиком-который-… (а встречи стали регулярными, директор велел добавить дополнительные частные уроки по зельям). И, наконец, ужас, которым я исполнился в ночь убийства Беллы.

Вообще, это мог быть кто угодно из нас. И, более того, это должен был быть кто угодно из нас. Но не Белла. Я вернулся в Хогвартс в таком состоянии, что не сразу смог найти лестницу, ведущую в подземелья. А когда нашел, вместо того, чтобы спуститься и принять успокоительное зелье, сел прямо на верхнюю ступеньку и просидел там почти два часа (успел сосчитать до 7115), пытаясь собраться с мыслями и восстановить дыхание. Я многое повидал за свою жизнь. Мне приходилось произносить непростительные заклятия и самому спасаться от них. Я общался с дементорами, пару раз побывал в Азкабане, входил в клетку к дракону. Но то, что я увидел сегодня, не шло ни в какое сравнение со всеми леденящими кровь монстрами вместе взятыми. Я увидел лицо Темного Лорда в момент, когда Белла, единственная фанатично и искренно преданная ему соратница, рухнула на пол, пронзенная зеленым лучом. Это не было лицом человека.
Том Реддл рос одиноким и замкнутым ребенком. Повзрослев, он не терпел конкуренции и был единоличником в делах. Но он никогда не испытывал этого тоскливого чувства, которое сжимает грудь в часы бессонницы. Темный Лорд не знал, что такое одиночество, вообще. Не умел его понимать и чувствовать. Он настолько ушел в себя, что не нуждался ни в ком. Это было мерзко. Я увидел в нем монстра, про которого не написано ни в одной книге. И я содрогался от ужаса и отвращения те два часа, что сидел на каменной ступеньке в Хогвартсе. Мое сознание готово было разрушиться. Я пытался найти опору – и не мог.
А потом я уловил шорох. Поттер, уверенный, что на его героическую задницу не найдется хороших розг, передвигался по ночному Хогвартсу, не давая себе труда ни таиться, ни прятаться. Он, наверное, не видел меня, потому что отшатнулся и вскрикнул, когда я, поднявшись со ступеньки, стремительно преградил ему дорогу.
В последнее время мы общались почти тепло. Это немудрено, если приходится видеться с человеком ежедневно в течение нескольких часов – именно таков был теперь график занятий. Мы привыкли друг к другу. Он по-прежнему оставался тупицей в зельеварении, но очень продвинулся в магии, особенно, вопреки опасениям директора, в Светлой. Он по своей инициативе читал книги, и в те дни, когда у меня было не особо скверное настроение, даже отваживался поделиться со мной какими-то идеями. Надо отдать ему должное – замечания его нередко отличались здравомыслием. После безумного Рождества я постарался увеличить дистанцию между нами: обращался с ним подчеркнуть спокойно и равнодушно. И с возрастающим удивлением замечал, как его это бесит, как он хочет пробиться ко мне.
Встреча в ночном Хогвартсе застала меня врасплох. Поттер, видимо, направлялся в ванную для старост, и цель его похода не вызывала у меня сомнений – подростком я сам частенько пробирался туда, не доверяя заглушающим чарам в спальне. Понимание того, что он сейчас возбужден, лишило меня разума. Мальчишка сделал шаг назад и прижался спиной к стене, чуть приподнимая подбородок – одновременно смущенно и дерзко. Бледные щеки. Длинные девичьи ресницы. Неровное дыхание… Шагнув к нему, я все так же молча провел ладонью по его щеке, подбородку, шее, спускаясь ниже за воротник белой форменной рубашки. Наверное, он не на шутку испугался, потому что дыхание его участилось, и он приоткрыл рот, неотрывно глядя на меня и пытаясь понять, что происходит.
Но меня сейчас не остановила бы и тысяча чертей. Кто знает, что будет со мной завтра? Не давая Поттеру опомниться, я вцепился в его плечо, вжимая мальчишку в стену, а второй рукой моментально справился с ремнем его брюк и положил пальцы на его вожделенный, уже основательно затвердевший, член. От этого прикосновения на щеки Поттера хлынула заметная даже в лунном свете краска, он дернулся, но я держал его крепко. Он был чудесным на ощупь – шелк, бархат? – что-то в миллион раз более нежное, блаженное, к чему хотелось бы прикасаться всегда, скользить рукой, наполняясь передаваемым от него внутренним трепетом.
Гарри уже колотило по-настоящему. Неловко вжимаясь в стену, он еще раз попытался отстраниться и, наконец, совладал со своим голосом, чтобы прошептать:
- Нет, пожалуйста, нет, н-н…
В этот момент я понял, что он уже совершенно готов, и сделал сильное движение рукой.
- «Нет»? – спросил я со всей холодностью, на какую только был способен, и принялся быстро скользить вверх-вниз по шелковому пульсирующему стволу. При этом я пожирал глазами его лицо, его потемневшие горячим румянцем щеки, полуоткрытые губы и опущенные ресницы. – Что «нет», Поттер?
- Пожалуйста… - задыхаясь, прошептал он, подлаживаясь под мой ритм и словно в миг позабыв все слова. Я немного сбросил темп, и он, беспомощно всхлипнув, выдохнул: - Пожалуйстанеостанавливайтесь!
Самообладание окончательно покинуло меня. Резко опустившись перед ним на колени, я убрал руку и вобрал его возбужденную плоть в рот. Нескольких влажных прикосновений оказалось достаточно, чтобы довести его до конца. Я поддержал его под локоть и подстелил ему свою мантию, помогая сесть, прислонившись к стене. Он не пытался привести себя в порядок, не пытался даже застегнуть брюки, просто сидел неподвижно, закрывая руками лицо. Наверное, он ненавидел меня в эту минуту, но я был полон им. Его острый пряный запах, его вкус у меня во рту, его горячее плечо возле моего плеча и эхо его отчаянного «Пожалуйстанеостанавливайтесь!» заставили меня болезненно ярко ощущать каждое мгновение, и это казалось важнее всего. Мне хотелось объяснить ему, что я всегда буду рядом, что в его жизни никогда больше не будет одиночества, запертых дверей, темных коридоров. Хотелось рассказать ему, что я – как Заклинатель зимы, могу превратить в глыбу льда любого, кто посмеет обидеть моего мальчика… Но я не знал, что говорить. Не знал, что теперь делать. Те слова, что я шептал ему, оставшись один, не смея даже мечтать, что это может произойти наяву, испарились из моего сознания. Никогда еще я не оказывался в такой глупой ситуации. Тишина опять стала невыносимой. Наверное, он тоже почувствовал это, потому что отнял руки от лица и повернулся ко мне. Его растерянность стала зеркальным отражением моей собственной. И это почему-то придало мне уверенности. Решение пришло само собой. Не давая себе времени передумать, я наклонился к нему и осторожно, бережно прикоснулся к его губам. Мерлин мой, как давно в моей жизни не было – именно этого! Но я ничем не выдал своей неуверенности: начало было положено, и дело требовало завершения. Медленно-медленно, никакой агрессии, но и никакой робости. Пусть знает, что я нисколько не жалею. Пусть знает, что я действительно хотел этого, и хотел только с ним. Что я умею быть иным, чем в классе DADA или зельеварения. Проходит целая вечность, прежде чем его губы вздрагивают, и я ощущаю ответное прикосновение языка к своему языку. «Смелее, Гарри», - мысленно говорю я ему и сильно прижимаю к себе, зарываясь пальцами в его непослушные растрепанные волосы.